Письмо: Почему проигрывают солдаты

Меня бусифицировали перед Новым годом, когда я шел на работу. Окружили и вежливо попросили проехать. Ожидаемо, ВЛК я прошел как полностью здоровый несмотря на проблемы. И все время, что находился там, меня не покидала мысль: эти врачи понимают, что выполняя свою работу, как винтики, отправляют людей на убой? Они осознают свою роль в происходящем или просто выполняют функции, заложенные в должностную инструкцию?

После успешного прохождения ВЛК я был отправлен назад в ТЦК для заполнения военного билета и прочих процедур. Со мной в кабинете были еще двое «призывников», о которых главный сразу постулировал: «Эти — в пехоту!». На этом моменте у меня душа ушла в пятки, но немного позже меня отвели в сторону и спросили об образовании. На основании этого предложили отправить не на обычный учебный полигон, а на тот, где тренируют специализированные подразделения (разведка, ремонтные бригады, мотопехота и т. д.).

Практически сразу по прибытии в часть к нам стали подходить так называемые «покупатели» — представители подразделений, которые с ходу отбирали себе необходимых бойцов. Мне «повезло» попасть в зенитно-ракетную артиллерию. Следующим шагом было получение обмундирования — бушлат, комплекты одежды, рюкзак, каремат и еще некоторая мелочь. Общим для всех было правило: если чего-то нет, то призывник остается без этого предмета одежды (флиски, кальсоны, футболки и т. д.), а если есть размер больше или меньше — то так тому и быть.

Прибытие в расположение было достаточно удручающим. Три палатки, одна из которых офицерская. Другие сооружения, а именно: баня, склад и туалет, состояли из досок и черной пленки, которая заменяла стены в любом сооружении.

Расположение находилось возле родника. Про снабжение водой в других расположениях сказать не могу, но, скорее всего, воду подвозили цистернами. Вокруг никакой инфраструктуры не было, только поле и лесок. В палатке, куда меня поселили, выделялся один из призывников, который не вставал с кровати. Как оказалось, его кинул проводник, пока переводил через границу, и он отморозил себе ноги, после чего его поймали пограничники. Так он и находился в расположении, где черные от обморожения ноги лечили пантенолом. И это все, что можно сказать о медицине на учебных полигонах в целом. Медикаменты практически отсутствуют, и все покупается за свой счет, когда кто-то из офицеров ездит в город.

Питание в расположении оказалось также достаточно скудным. В основном это была какая-нибудь каша с тушенкой, практически пустые супы и чай/кофе/компот. На таком «зброю перемоги» не сильно воспитаешь.

При поступлении в расположение охрана территории была небольшой. Периодически летали дроны (которые были хорошо слышны), солдаты со званиями в наряде (по ночам) и посты ВСП кое-где на выездах. Один из сослуживцев воспользовался этими «дырами в заборе», когда его родственница подъехала на машине прямо к расположению на территории воинской части и забрала его. Также, как я узнал у одного из земляков из другого подразделения, они периодически ходили в село неподалеку за самогоном, но позже (уже после возвращения с БЗВП) эту лавочку прикрыли: мол, приезжал большой начальник на проверку.

«Партию» для отправки на БЗВП собирали приблизительно две недели. Такой «зазор» был нужен для того, чтобы призывники «обменялись бациллами» и сформировали иммунитет. По итогу я болел простудой и кашлем все время пребывания там. Перед отправкой нам выдали уже боевое обмундирование в виде бронежилета, каски и автомата, после чего мы были погружены в грузовик и отвезены в другую часть полигона для прохождения БЗВП.

В целом прибытие и дальнейшее нахождение на БЗВП в течении полутора месяцев я могу описать тремя словами: неразбериха, пофигизм и распиздяйство (за мат извините). Первые три дня мы переезжали из одной палатки, чтобы на следующий день перебраться в другую, а весь комплект наших вещей весил порядка 30 кг. И это не тот случай, когда можно по одной сумке спокойно перенести.

Питание было в целом не лучше, чем в расположении, но есть нюанс: на 800 человек была одна точка выдачи с двумя окошками, из-за чего периодически (когда оказываешься в конце очереди) нужно было стоять до 40 минут, чтобы поесть. При этом повара, которые рассыпали еду, не то чтобы давали большие порции. А сама длительность ожидания в очереди нередко порождала конфликты между отделениями бойцов.

Санитарные условия изменились не сильно. Стирка производилась водой, набранной в местном водопроводе (а не из родника), там же вода для мытья вечером, умывания утром и т. д. Баня же как основной способ мытья была раз в неделю. Абсолютно все туалеты представляли собой выгребные ямы. Отдельно отмечу ситуацию, когда мы встретили призывников, которые уже уезжали с БЗВП, и нас удивило вот что: почему они выглядят как оборванцы и бомжи? При том, что форму мы тогда, считай, только получили. Увидев условия жизни и тренировок, мы осознали причину такого внешнего вида — но немного позже, когда прочувствовали все на своей шкуре.

Сама палатка состояла из собственно палатки и покрытия из поддонов вместо пола, которые от бесчисленных ног других призывников уже прогнили и сломались (должен заметить, что «технология» строительства везде была одинаковой). Для отопления использовались примитивные буржуйки в количестве двух штук на палатку в 30 человек. От постоянного использования они стали дырявыми, из-за чего их было и тяжелее топить, и давали они меньше тепла. Дрова зачастую были в дефиците — хорошо, если на отделение выдадут пару крупных бревен, которые мы сами распиливали и кололи. Из-за этого по возвращении с «обучающих занятий» у нас была веселая игра: найти сухое дерево, ветки и бревна, чтобы взвалить их на себя и тащить в расположение (под конец нашего обучения подобного «горючего» в округе просто не осталось), потому что не хватает дров, чтобы протопить палатку ночью. А уже из-за этого постоянная простуда, воспаление легких и иногда летальные исходы, но эта тема будет подробнее раскрыта далее.

По правилам призывник любого рода войск должен быть сначала обучен как пехотинец (специальность ВОЗ-100), чтобы при необходимости отправиться в эту самую пехоту. Сами тренировки состояли из трех видов занятий: теоретические в «классах», обучение на местности и стрельбы на полигоне. Расскажу по порядку. Классы для занятий представляли собой открытые блиндажи, где при любой погоде и температуре приходилось находиться до полного завершения. Обучение на местности — поход в какую-либо часть полигона, где инструкторами объяснялись особенности передвижения, тактик и прочих нюансов, необходимых для штурма посадок.

Я немало времени провел, общаясь с призывниками на всех этапах обучения. Вопросы задавал разные: кто откуда «приехал», кого как «мобилизовали», кто как относится ко всему происходящему в учебке и на фронте, есть ли у кого мысли бежать. Практически все призывники оказались бусифицированными, что совсем не удивительно. Кого-то остановила полиция на дороге. Кого-то, как меня, поймали на улице. Кому-то не продлили вовремя бронь на работе. Лишь один призывник пошел добровольно, и, как он сам объяснял, пошел от скуки. Его село было обложено блокпостами, он никуда не ездил и после окончания школы перебивался подработками и пил, хотя парню было всего 22 года.

В данную часть были свезены бусифицированные со всей Украины. И, казалось бы, все на равных условиях могут погибнуть, необходимо друг другу помогать, потому что руководство на нас чихать хотело, и мы единственные, кто может нам помочь! Но нет. Конфликты возникали на различные темы, начиная от пользования бытовыми предметами и заканчивая языковым вопросом! Ведь неважно, что нас готовят и везут на убой! Мобилизованному с Западной Украины важно сказать русскоязычному, что раз он говорит на вражеском языке, то пусть идет воюет со стороны русских! Хотя должен высказать колкость: на украинском нормально разговаривали как раз только русскоязычные мобилизованные. Остальные же общались на суржике.

Также возникали конфликты на бытовой почве: приближенные к командиру отделения (достаточно скользкий тип) могли ничего не делать, пока остальное отделение таскало бревна, кололо дрова, носило воду и прочее. И только массовое (но не организованное) недовольство немного смягчило ситуацию и уменьшило количество конфликтов. Тем не менее, мне удалось найти себе достаточно лояльное окружение, и как раз о разговорах с ними и об их мыслях о происходящем я хочу рассказать.

По сути большинство мобилизованных осознавало, что основной угрозой являются не российские солдаты, находящиеся по ту сторону линии фронта, а «родное» командование, которое готово их разменять на квадратные километры полей боевых действий. Часть призывников ненавидела русских, но лишь из-за того, что «если бы они не напали, то нас бы не мобилизовали». Некоторые просто жаловались на то, что воевать они не хотят, и это не их дело.

Можно констатировать следующее: в моем подразделении буквально никто не понимал правильно причин войны и имел к происходящему или личные претензии, или испытывал нарочитую отстраненность. Было недовольство тем, что простых людей мобилизуют, а «мажоры сидят в кафе и ничего им не грозит». Но классовое понимание ситуации отсутствовало. Есть недовольство лишь симптомами, которые являются следствием капиталистической системы, но ни одной мысли о ее причинах. При моих попытках навести на ответ проскакивало подозрение, что я «совок». А все негативные моменты, присутствующие на обучении и в воинской части в целом, назывались «совдеповскими»! Вот такое классовое сознание и понимание исторических, экономических и социальных причин происходящего.

В учебной части побеги были совсем не редкостью. Старые инструктора рассказывали, что еще в начале войны служащим (неофициально, конечно) позволялось ненадолго покидать часть, чтобы купить необходимые им вещи. На момент моего пребывания ситуация была следующей: в неделю могли сбегать от 10 до 30 человек со всего полигона.

Чтобы предотвращать побеги применяли следующие меры: каждую ночь над частью летали дроны с тепловизорами для поиска беглецов. Вокруг самой части стояли патрули военной полиции (ВСП), а по ночам на территории ходили мобилизованные в наряде. Потому побег был лотереей. Шанс сбежать есть, но о цене проигрыша чуть ниже.

Серьезно на успех побега влияли погодные условия: дроны являлись основным средством отлова беглецов, но главный враг дронов — погода. Их не запускали во время дождя и снега, из-за чего количество бежавших в такие ночи значительно возрастало.

Участь же тех, кого ловили при попытке побега, была незавидной. В части был так называемый «штрафбат». Он представлял собой огороженную несколькими заборами колючей проволоки территорию с охранными вышками, где палатки стояли вплотную друг к другу, отсутствовали любые санитарные условия, а самим контингентом было социальное дно — наркоманы, алкоголики, бомжи, больные тяжелыми болезнями и, собственно, сами беглецы. Неподчинение или медленное исполнение приказов каралось избиением на земле. Если бежавших было несколько, то их связывали ногами друг к другу и заставляли так ходить, пока не взбредет в голову их развязать. Но даже оттуда умудрялись бежать, обойдя все линии обороны.

Я вкратце рассказывал об обеспечении медпрепаратами в расположении и общем состоянии здоровья, но нахождение на БЗВП обострило все проблемы до крайности. В части присутствовал лишь минимальный набор противотемпературных препаратов, обезболивающих, кардиопрепаратов и т. д. И то, для получения этих самых препаратов необходимо было доказать, что самочувствие у тебя действительно плохое, иначе ты отправлялся назад на занятия. Нередки были смертельные случаи, когда призывники умирали от воспаления легких, ведь иногда лекарства было выбить невозможно.

О состоянии здоровья спрашивали на утренних и вечерних построениях, и периодически отделение вступалось за сослуживца, самочувствие которого было совсем никудышным, но он был обязан явиться на построение, даже если еле держался на ногах. Я лично тащил подобного сослуживца и почти криком доказывал руководству, что человек не в состоянии не то что дойти до плаца, но и объяснить, насколько плохо он себя чувствует!

Те мобилизованные, кто были постарше (50+ лет), старались выбить себе посещение больницы в ближайших городах, чтобы подтвердить свои диагнозы и постараться законным путем уйти со службы. Другие же, попадая в больницу в остром состоянии, после окончания лечения покидали ее и сбегали домой.

В связи с этим «мудрым» руководством было принято решение, что впредь на лечение в больницы за территорией части может выезжать не более двух мобилизованных, чтобы минимизировать количество побегов. Что делать тем, кто остро нуждается в лечении, но не имеет возможности лечь в больницу — вопрос риторический.

Тут же хочу обратить внимание на состояние военнослужащих, о которых далеко не часто говорят где-либо. Это инструкторы. Все они — военные, которые получили травмы, несовместимые с продолжением эффективного ведения боевых действий. Но нельзя же просто так взять и отпустить человека, который потерял здоровье ради «свободной и независимой»!

Один из инструкторов практически постоянно сжимал зубы в странной, почти сардонической ухмылке. Как оказалось, причиной были многочисленные мелкие осколки, которые не смогли извлечь из его тела, из-за чего он постоянно испытывал боль (отсюда и оскал) и имел справку для прохода в аэропортах, подтверждающую, что он реагирует на металлоискатели. Второй инструктор служил до этого в горно-штурмовой бригаде, в результате чего получил 6 контузий, и с фронта его сняли только тогда, когда стало ясно, что без постоянного употребления препаратов у него гудит в ушах и голове, не говоря о ПТСР. Самые «мягкие» заболевания были у следующего инструктора. От постоянного переноса многокилограммового обмундирования, оружия, боезапаса, припасов и воды у него появились протрузии — микрогрыжи позвоночника, после которых любая нагрузка на спину вызывает боль по всему телу.

Так наше государство отнеслось к тем, кого мобилизовало, чтобы «защитить простых украинцев». Ты отдал ему свое здоровье, но не свою жизнь! И оно просто так тебя не отпустит!

Как известно, война — это бизнес. Притом бизнес не только для ТНК, продающих нашему «родному» правительству оружие, купленное на «помощь» наших партнеров, но и для рыб поменьше. Коррупция и расхищение имущества — это ведь тоже бизнес! Потому первое, что можно обозначить — это распил денег на обмундирование.

Как было сказано ранее, при поступлении в часть далеко не всегда находилось все необходимое для комплектации бойца. Приходилось или «доукомплектовываться» из остатков, или ждать неизвестно сколько, что поступит футболка, шапка или бушлат нужного размера. Нередко бывала ситуация, когда последние, кто приходил в столовую, могли недополучить еду с упреком поваров: «ты наверняка не первый раз ешь! Проваливай отсюда!», что косвенно может быть признаком распила денег на еде для мобилизированных.

Для следующего рассказа необходимо пояснение: в подразделении для заполнения бумаг и прочей бюрократической работы был выбран «писарь», с которым у меня завязались приятельские отношения. Из общения с ним я выяснил, что по документам мы должны выстреливать на треть, а то и в половину больше патронов, чем нам выдавали на стрельбах! С одной стороны, это было проще для нас, призывников. Меньше заряжать магазины, меньше мороки. Но куда девалась разница? Как я выяснил у одного из инструкторов, патроны уходили на продажу в соседние военторги, ведь цена одного патрона к АКМ/АК-74, на тот момент была в районе 60 грн. Одному бойцу недодавали 10-20 патронов за занятие. Таких бойцов у нас в части было 800. Масштабы оборота и расхищения считайте сами.

Может возникнуть вопрос: в учебных центрах ведь должны выдавать учебные патроны? Как ими можно так обильно и активно торговать в военторгах? Ответ прост — мы ни разу не видели учебных патронов. Патроны на стрельбах всегда были боевые, что, сами понимаете, создавало разные интересные ситуации: от пожаров на стрельбище (занятие могло 2-3 раза останавливаться из-за вызова пожарной бригады) до травматизма от рикошетов. А о гипотетической ситуации, где затравленный сослуживцами или руководством боец мог развернуть заряженное оружие на своих обидчиков, можно и не говорить. У нас не происходило подобного, но разрешенные потери личного состава в процессе обучения не должны превышать 13 % в военное время. То есть каждый 10-й — это возможная потеря из-за халатности, распила денег и разворовывания или же банально неаккуратного обращения с оружием.

Заметной частью нашего пребывания на БЗВП были построения, которые проводили 5 раз в день, чтобы узнать, не сбежал ли кто в течение дня, ночью или в другое время суток. Но главное было не это. Утром и вечером все отделения собирались на построение и зачитывали «Речь победителя» (далее «Промова переможця»). Я не могу удержаться от удовольствия привести ее в полном объеме:

Речь эта произносилась нами за спикером два раза в день. В конце трижды добавлялось неизменное «Путин — х*йло!», придуманное еще на Майдане.
Почему я вспомнил об этом в разделе результатов тренировки бойцов? Потому что скажу кратко: без иронии воспринимать это было невозможно. Как только каждое подразделение не коверкало эту промову, каждое на свой лад, иногда сдерживая смех. А на отчет командира отделения, что «незаконно отсутствующих нет», я всегда говорил среди сослуживцев: «а законно присутствующие есть?».
Все это достаточно наглядно демонстрирует, что бусифицированные не верят ни одному слову начальства. Они своими глазами видят ситуацию с питанием, снабжением, обеспечением предметами первой необходимости и наплевательское отношение к себе и тому, ради чего их собрали.
Показуха на стрельбах, отлынивание от занятий с попустительства инструкторов (им все это тоже не нужно), распил имущества, коррупция, абсолютно провальная до неловкости психологическая подготовка и мотивирование, будь то психологические тренинги или же «Промова переможця». Все видят, что организованно все из рук вон плохо. Они не нужны ни командованию, ни руководству, только себе. Отсюда не сложно догадаться, почему Украина проигрывает в войне. Если все организовано ТАК в тылу, в учебной части, то как обстоят дела на фронте — вопрос риторический.
Я узнал об РФУ приблизительно в начале войны, когда у организации была коллаборация с блогером Андреем Рудым. Тогда я удивился: в Украине, несмотря на запрет коммунистической идеологии, существуют левые организации? А так как уже тогда я проникся этими идеями, я хотел развивать знания и действовать, чтобы изменить мир, в котором живу. Так я попал на кружок РФУ, который дал мне необходимую базу понимания того, как этот мир устроен, и что нужно делать, чтобы его изменить. Да, еще в самом начале войны я осознавал ее империалистическую сущность. Чем дальше я углублялся в изучение марксистской теории, тем лучше я осваивал как положение дел, так и диалектическое понимание мира.
С таким набором знаний и навыков я и был бусифицирован. Ни одна из проблем, о которых я рассказал в этом письме, не является частностью или перегибом на данном конкретном учебном полигоне. Проблема носит не только системный характер, но и вызвана рыночной сущностью экономики как в Украине, так и в остальном мире. Война — это бизнес. Коррупция — это бизнес. Продажа справок о боеспособности (даже если есть законные основания, просто так получить ее уже невозможно) — бизнес. И кто платит за это уже не только своим временем, деньгами, здоровьем, а теперь еще и жизнью, увечьями, горем и страданиями? Простые рабочие как Украины, так и всего мира.

Разобщенность и мещанское мировоззрение не позволяют подавляющей части рабочих увидеть суть проблемы. Каждый хочет закрыться от этого, спрятаться, не участвовать в «не своей» войне. И лишь в этом они правы. Это не их война. Но на нее их гонят капиталисты и чиновники, которые служат этим самым капиталистам.

Для ТЦК каждый бусифицированный — лишь единица, цифра, которая позволяет получить деньги людоловам и их начальству. Для врачей — просто часть работы, конвейер людей, которые абсолютно здоровы и готовы защищать интересы национальных и зарубежных капиталистов. Для учебных центров каждый обученный «на бумаге» бусифицированный — тоже единица, цифра, чтобы получить копейку и навариться на распиле государственных денег. Денег, которые мы, рабочие, вынуждены будем платить из своих карманов. Без понимания всех связей и процессов, которые вместе складываются в машину смерти, пока каждый рабочий, не осознавая своих интересов, в одиночку прячется и борется за свое существование, не видать нам никакой победы.

О какой победе я говорю? О победе над властью капитала, которая считает нас лишь инструментами для достижения своих целей! Но мы не инструменты! Мы те, кто создает все блага, и только те, кто блага создает, должны ими распоряжаться!

Как этого достичь? Глубоким изучением мира, в котором мы живем. Изучением теории диалектического материализма, чтобы понимать, что все процессы и явления находятся во взаимосвязи и влияют друг на друга!

Мне удалось сбежать из учебного центра, воспользовавшись отпуском. Другие сбежали напрямик, через больницу, во время перевозки на фронт или непосредственно с фронта. Но это не решает проблему. Каждый находится под угрозой, пока мы разобщены и напуганы. Но нас миллионы в Украине и миллиарды во всем мире! Может, хватит терпеть и бояться, ожидая того момента, когда очередная война затронет следующий дом или страну? Может быть, стоит сделать что-то, чтобы всем вместе снести откровенно враждебную нам власть и взять свои жизни в свои руки?