Письмо: Между жизнью и смертью. Про украинскую науку глазами аспиранта

Письма обычно не начинают биографической ретроспективой. Однако в данном случае мне кажется важным объяснить читателю некоторые нюансы своего восприятия моей жизни и профессии — с одной стороны, это поможет по мере сил вовлечь его в родную мне атмосферу, с другой — заложит базис для понимания моего положения. Я родился в среднестатистической киевской семье госслужащих и интеллигентов. В детстве я был крайне застенчивым ребёнком, так что моей бабушке ничего не стоило привить мне любовь к книгам. Само собой, большую их часть представляли сказки и рассказы русских и украинских советских писателей. Когда я стал старше, круг моих интересов естественным образом расширился — так и случилась знаковая встреча с романом «Понедельник начинается в субботу» А. и Б. Стругацких.

На впечатлительный детский ум книжка эта вовсе не произвела такого уж выдающегося впечатления. Но тот самый метко подмеченный и выведенный авторами дух — как я определил его для себя значительно позже, «спокойного и полезного коллективного труда ради будущего» – крепко засел где-то во мне и очень понравился. Итогом стало то, что я рано увлёкся мечтой, что когда я выросту стать не кем-нибудь, а именно учёным. И я явственно помню картины, которые в нежные 12-14 лет рисовал мой мозг на основании научной фантастики и образов безумных изобретателей из разнообразных фильмов и мультфильмов. И осознав свою мечту, я посвятил большую часть оставшегося детства упорной учёбе.

Этот пафос я пронёс через года, и, вступая на один из непопулярных факультетов столичного ВУЗа, откровенно говоря, впервые в полной мере чувствовал себя достигнувшим своей цели. И надо признать, на тот момент учёба меня не разочаровала: было трудно, но интересно, стипендии хоть и с задержками, но платили, да и среди приборов-ровесников войны в Корее и профессоров предпенсионного возраста мне было комфортно — не в последнюю очередь потому, что заметный процент моих товарищей тоже пришли сюда имея искренний интерес. О том, что учиться можно, «кося» от армии, ради дешёвой (300 грн!) общаги и заветной «корочки» диплома, я только слышал.

Учась на своём факультете, я любил шутить, что время на нём остановилось в 80-х. И действительно: начиная от атмосферы, отношений в учебном коллективе и заканчивая внешним оформлением, всё вокруг нас сохраняло тот дух советского отношения к науке, даже учитывая недостаточность финансирования и то, что на наше направление с каждым годом приходило всё меньше и меньше студентов. Во многом благодаря этому я сохранил тёплые воспоминания о том времени, несмотря на коронавирус, заочное обучение и менее заметные трудности, характерные вообще для всего украинского высшего образования.

В конце третьего курса мне нужно было сделать научную практику, и через знакомых вышел я на главу отдела в одном из киевских НИИ. Человеком он оказался приятным и разбирающимся, и начиная с четвёртого курса я устроился лаборантом (а впоследствии и инженером) в отдел моего научного руководителя. Радость от того, что я получил официальное место работы там, где всегда мечтал, и первую запись в трудовую, была омрачена — дело в том, что устроиться в тот институт смог только я. Для пары моих товарищей, кто пытался, мест не было. И точно такой же ответ был в двух институтах похожего профиля. «Работать с нашими сотрудниками вы можете, пользоваться библиотекой или помещениями института — пожалуйста, но ставок нет и не ожидается». И ведь это при том, что «ставка» — на самом деле 0.5 от настоящей, что по тем временам составляло 2500 грн после налогов.

Работа за неполную ставку — типичная ситуация не только для младшего научного персонала, но и для вполне себе заслуженных учёных. При том, процент от ставки, который вы будете иметь, сильно зависит от города и даже конкретного института, количества персонала, наличия или отсутствия государственных программ, частных заказчиков и арендаторов помещений, ну и, конечно, от дирекции. Мой репетитор, готовивший меня к ВНО по профильному предмету, рассказывал мне о том, что в 90-е им не платили вообще ничего, из-за чего он вынужден был пойти учителем в школу, но и сейчас именно вынужден продолжать там работать, ведь на 6 500 гривен семью содержать не выйдет. И таких историй на курилках можно услышать достаточно, от чего моё положение меня никогда не смущало, пусть иной раз и завидно было глядеть на бывших одноклассников, ушедших в «айти».

Вообще, тема дополнительной занятости среди научного персонала заслуживают детального рассмотрения. Лично я помимо работы получал стипендию, работал репетитором 6 часов в неделю и иногда решал домашние задания и контрольные за деньги — в сумме имел 9 000 гривен, и, с учётом помощи родных, этого мне было вполне достаточно. Но, понятно, на минимальную зарплату даже с подработками семью содержать нелегко, потому многие уходят из науки в айти или даже бизнес, а кто хочет любой ценой заниматься любимым делом, тот вынужден уезжать за границу (как в конечном итоге поступил и я). Да, есть государственные гранты, часть денег приходит по линии международного сотрудничества, выдающиеся учёные выигрывают международные стипендии и даже параллельно могут работать на Западе. Многие наши институты известны своими публикациями, выпускники КНУ, ХНУ и КПИ, ХПИ работают в лабораториях по всему миру, делая «рекламу» нашей родине в профессиональном сообществе. Однако всё это не может заменить систематической поддержки науки, какой она была в СССР, и тем более не способно мотивировать молодёжь связывать с ней свою профессиональную жизнь.

Стоит сказать пару слов об организации рабочего процесса. Одно из значительных преимуществ заключается в том, что академическая среда даёт человеку достаточно свободы для того, чтобы заниматься исследованиями. Хотя каждый коллектив имеет свои особенности, но по своему опыту скажу, что отношения как с коллегами, так и с начальством обычно спокойные. Впрочем, средний возраст учёного в Украине больше 40 лет, и многие пожилые люди при всём желании не способны идти в ногу со временем, а в некоторых областях это очень важно. К тому же, и в трудовых конфликтах, которые всё-таки и у нас иногда встречаются, люди предпенсионного возраста чаще всего предпочитают потерпеть, чем «раскачивать лодку» и идти на конфликт с начальством. Люди терпят неудовлетворительные условия труда (такие, как экономия на отоплении помещений, отсутствие ремонта помещений, устаревшая материальная база и даже нехватка оборудования — например, одна моя знакомая-биолог была вынуждена стерилизовать одноразовые насадки для инжекторов), глупую и избыточную отчётность, кумовство, а иногда (что знакомо всем аспирантам) неоплачиваемые переработки, если научному руководителю надо сдать отчёт по гранту или оформить презентацию для дирекции. Не удивительно, что из молодых наиболее инициативные и активные естественно стремятся как можно скорее уехать за границу, либо как уже было упомянуто выше, убегают в индустрию.

Так и я уехал двигать заморскую науку вперёд, став аспирантом в Соединённых Штатах. Ситуация тут на первый взгляд лучше, чем на Родине: платят достаточно, много исследовательских тем и возможностей для сотрудничества с передовыми учёными. Однако, кроме учебной нагрузки. хватает обязанностей, тяжёлых из-за нехватки педсостава, имеют место всё те же переработки, да и возможность студенту найти защиту в случае конфликта с начальством или представителями властей работает совсем не так гладко, как на бумаге. Есть много такого, что устроено глупо и излишне бюрократически, и что не могут изменить ни легальные профсоюзы, ни разрешённые тут митинги и демонстрации, симулирующие активную политическую жизнь. Наконец, ощущается некоторая безысходность, когда даже молодые люди в среднем не видят в будущем ничего, кроме постылой мещанской стабильности, впрочем, всё менее и менее сытой. И в этом плане при всех расхождениях, я с ностальгией вспоминаю своих украинских оппонентов и товарищей.

С началом полномасштабной войны финансирование сократилось ещё больше, чем ранее, а запрет на выезд мужского населения закрыл многие пути для сотрудничества. И, к сожалению, маловероятно что после окончания боевых действий и открытия границ что-то в этом смысле изменится. Если раньше мне оптимистически казалось, что пациент скорее жив, чем мёртв, теперь ситуация выглядит удручающе.